Молодой человек по имени Оба Ёзо с детства ощутил свою ненужность. Он даже придумал специальный приём, помогающий ему общаться с миром обычных людей. Он боится многого, не ощущает себя счастливым и не знает, как достичь этого счастья. Зато понял, что нет смысла чего-то доказывать тем, кто не хочет слушать. Проще согласиться и подыграть. Слиться с толпой.
читать дальшеБезусловно добрый и талантливый, прочно уверовав в собственную порочную непохожесть на остальных, по-детски ранимый, он принимает все неудачи как должное, а редкие моменты радости и благополучия – с опаской, потому что знает, что это вскоре развеется, как осенний утренний туман, оставив после себя холод потери.
Оба Ёза все считают хорошим человеком, он таким и есть на самом деле, но он принимает свою испорченность и считает незаслуженным и недостойным себя личное счастье с прекрасной женщиной. Женившись на прелестной и наивно-доверчивой девушке, меняет образ жизни, потому что не в силах причинять боль жене своими поступками. Но попытки перемен в судьбе приводят к очередной горькой драме.
Его окружают понимающие люди, которые любят его и хотят помочь, облегчить метания и дать хоть немного любви. Но нет, Ёзо знает, что он – неполноценный, он знает это, а никто его и не пытается даже переубедить, что он заблуждается.
Лишь поэт Накахара Тюя разглядел настоящую израненную душу в запутавшемся Ёзо, потому что сам был отчасти шутом для остальных. Его слова « Моё присутствие здесь – это жестокая ошибка» так пронзительно перекликаются со словами самого Ёзо «Прости меня за то, что я родился». И слово «бооё» (неограниченные возможности будущего в буддизме), который с тоской произносит поэт, звучит то ли сожалением, то ли насмешкой.
Постоянные мысли про смерть, попытки самоубийства и подорванное здоровье.
Дешёвое сакэ, ресторанчики и бары, женщины, потому что так проще...
Странный друг Хорики Масао, который на самом деле использует самого Ёзо, презирая и завидуя, унижает при каждом удобном случае, сталкивая в мрак переживаний.
Рисование манги вместо создания настоящих художественных полотен.
Призраки внутри. Призраки на картинах. Призраки картин.
Фильм очень печальный.
Становится очень жаль этого юношу, который даже не попытался расправить крылья, сам себе навесил ярлык «Ничтожество», каждым своим поступком, тем не менее, опровергая это определение.
Икута Тома на самом деле показал обречённость своего героя Обы Ёзо, за него становится больно буквально с первых кадров фильма. Тонкая красота героя и его впечатлительность, столь тщательно скрываемая от окружающих, снова приносит несчастья.
Юсуке Исейа, замечательный артист, играющий Масао, создаёт образ стильного и пронырливого «почти художника», который с хищной улыбкой легко и ловко плывёт по удовольствиям жизни за чужой счёт.
Гоу Морита в роли Накахары, единственный реально существующий персонаж японской творческой элиты 30-х годов прошлого века, отсутствующий в книге, но так удачно дополнивший сюжет фильма.
Вот с окончанием фильма перемудрили немного в своём символизме, это да.
«Потеря человечности» (в англоязычном варианте «Падший ангел») как экранизация культовой для японской литературы книги вполне удалась. Естественно, неизбежны купюры и какими-то моментами пришлось пожертвовать. Но атмосфера, болезненность переживаний и такая понятная тяга человека к обретению если не счастья, то покоя, переданы замечательно.
Замечательная сцена в тоннеле с Накахарой в каплях огненного дождя.
Мне понравилось «кольцо» между начальной сценой в баре и завершающей, там же. Пластинка, которая возникла в первых кадрах, доиграла. Песня спета, история жизни рассказана. Но не завершена.
Последние слова фильма.
«Для человека, которым я являюсь сейчас, не существует ни радости, ни горя. Всё просто проходит мимо»
Фильм нельзя смотреть в хорошем настроении, потому что пройдёт мимо.
А в плохом настроении – депрессивный синдром обеспечен.
Главная музыкальная тема из фильма, грустная и изящная.
Фильм снят по книге «Исповедь «неполноценного « человека» Осаму Дадзая.
Это было непростое чтение.
«Из этого следовало, что я ничего не смыслю в предназначении человека. Мое понимание счастья шло вразрез с тем, как понимают его другие люди, и это становилось источником беспокойства, которое не давало мне спать ночами, сводило меня с ума. Так все-таки, каково же мне: счастлив я? или нет? Часто, еще с детства, люди называли меня счастливчиком, мне же, наоборот, казалось, что как раз их жизнь куда благополучнее, притом что моя — просто адская.
Иногда я даже так думал: испытай ближние хотя бы одну из моих бед, эта единственная скосила бы их.»
«Естественно, никому не нравится, когда его ругают, когда на него злятся, но мне в искаженном злобой человеческом лице видится истинная — звериная — сущность, и человек-зверь кажется мне страшнее нравом, чем лев, крокодил или дракон. Обычно звериный нрав люди стараются спрятать поглубже, но бывают моменты, когда он проявляется — подобно тому, как корова дремлет, лениво пощипывая травку, и вдруг нет-нет да и шлепнет хвостом севшего на брюхо слепня. Всякий раз я содрогаюсь, видя в человеке разбуженного злобой зверя; волосы на голове встают дыбом: неужто злоба — неизбежный спутник человека в его странствиях по жизни? Я всегда приходил в отчаяние от этой мысли.
Постоянно люди ввергали меня в панический ужас, я уверовал, что не состоялся как человек, и все это выливалось в то, что я скрывал свои терзания в тайниках души, усиленно маскировал меланхолию, нервозность, закутываясь в одежды наивного оптимизма, все более становился паяцем, чудаком.
«Главное — заставлять людей смеяться, — рассуждал я, — и тогда им не особенно бросится в глаза мое пребывание вне того, что они называют жизнью; во всяком случае, мне не следует становиться бельмом в их глазу; я — ничто, я — воздух, небо».
И последние слова книги:
«Он был прекрасный ребенок, чистый, как Бог.»